— Ага! Хрен у кого выйдет нашего графа умертвить! В него на моих глазах четыре арбалета в упор разрядили, а тому всё трын-трава.

Казначею было сильно неприятно слышать такие вещи от стражников. Тем более, что отчасти всё так и было. Какой-то неубиваемый ему заказ попался. В первый раз, когда сорвалось, целый бригадир ходил выяснить, как такое вышло, что цель жива осталась после покушения. Ходил, да не вернулся. Казначей сначала грешил на промазавших исполнителей да на неосторожного огневика из их конторы, который не смог грамотно подобраться к виконту. А сейчас он сам висит в самой противоестественной позе как чужая дичь и слушает восхваления графу. Он сам, матёрый наёмник, опытный человек, который собирался показать набольшим людям Иманта, как работают истинные мастера своего дела. И точно так же обделался, как в первый раз, да ещё самолично. И для разнообразия попался!

Если граф помер, то его просто казнят. А если вправду жив? Отринет всю свою практичность и за оба покушения отыграется показательно на бедном Казначее? Или всё-таки просто казнит? Предложить выкуп за себя? Смешно такое подумать, граф не бедствует, вряд ли захочет лишать себя мести ради несчастных нескольких тысяч серебряных. Как он тогда сам сказал: месть приносит удовлетворение отомстившему, а наказание — пользу обществу. Даже если оно выглядит как месть. Так что и такой вариант возможен — принародная жестокая казнь как предупреждение всем. Разбойник, злодей и супостат, которого земля отказывается носить, если верить дружинникам, ехал привязанный к стволу молодого каштана и размышлял о всяком.

Привычное упражнение для ума помогало забыться и отстраниться от страданий, причиняемых веревками и ударами об землю. При смене носильщиков с ним не церемонились, а просто бросали на землю или прямо в топь. Мокрый, грязный, избитый и продрогший, сознанием он уже был где-то далеко. Казначей распрощался с перспективами, жизнью, какими-то устремлениями. Сейчас он был просто грузом, который считала важным доставить своему сюзерену группа злых бойцов во главе с шевалье Доркиным.

— Ваше сиятельство, разрешите отрекомендоваться, шевалье Доркин!

— Како-то ты грязный, шевалье! Как ты здесь очутился? Не сочти за недоверие, но чудно выглядишь — как леший какой. Да еще с той стороны идешь.

— Начальник стражи графа дер Долинол, в настоящее время конвоирую убийцу, покушавшегося на графа. Четыре дня преследовали, не то мы его по болотам гоняли, не то он нас.

— Вот оно как… Про то покушение на графа мы слышали, нам рассказали, когда за оруженосец его за целителем приезжал.

— Тогда вы знаете о графе больше, чем я. Как он?

— Жив, это главное. Выкарабкается, у нас маг сильный, опытный. А с таким подарком, который вы везете…

— Пока несём на руках, ваше сиятельство.

— А что сам не идет?

— Прыткий был сильно. Помяли его изрядно, а может придуряется. В любом случае мне спокойнее, когда он на вертеле как коза.

— Тоже верно. Отдыхайте с бойцами, отмывайтесь, отъедайтесь. С утра поедете в замок, лошадей дам вам в достатке, с заводными. Сопровождающих не надо?

— Нет, справимся. Если только гада того покараулить, пока в порядок себя приводить будем. Пять дней на ногах без жратвы и отдыха.

— Обеспечу, Доркин! Ты молодец. И бойцы твои тоже, большое дело сделали.

Я не послушался целителя и уже на следующее утро встал с кровати. Честно говоря, не было никаких сил лежать и ничего не делать. Встал, когда поймал себя на мысли, что можно попробовать магически укрепить свои кости. Ага, я же известный маг-зачарователь, чего бы не поэкспериментировать на себе. Кость, она вполне поделочный материал, значит её можно того… Или не можно, но мы после узнаем, когда скукорёчимся прямо в своей опочивальне. От попыток магичить или от игр со своими костями — неважно! Чтоб не пойти сдуру вразнос счёл за благо встать, а что рожу кривлю от боли, так это нормально.

— Эй, кто там есть! Слуги! Одеваться мне, живо!

Глава 20 Наука, магия и социалка

Далеко я не ушел. Не потому, что не хватило сил, хотя да, не хватило. А еще перехватили, вернули в кровать, выслушали, одели. И уже потом вошли в моё бедственное положение и отвели в тронный зал. Не смейтесь, раз трон стоит, значит не просто жральня или собантуйня какая-то, а классический тронный зал. С аккуратным и скромным графским троном. А на троне я сижу и кушаю в гордом одиночестве. То есть народу вокруг хватает, но кушаю я один. Даже вкушаю, потому как голод неимоверный, а у народа лица прямо счастливые.

Витор дер Прист Крушитель вчера отбыл в свои владения, когда смог пообщаться со мной и убедиться, что я в норме. А лежу исключительно по причине рекомендаций лекаря. И мозги уже на месте у наследника. Очень он за мои мозги волновался. За репродуктивную функцию отец не переживает, уверен по непонятной мне причине, что там всё хорошо. Он вообще считает, что я всё свободное время по бабам шляюсь, наверняка по себе судит.

Массовка ведет себя как на школьном утреннике — торжественно и радостно. Это они за меня так рады или за себя? Впрочем, сейчас это одно и то же. Судьба всех моих ближников и челядинцев от начальника охраны до конюха связана с моей персоной. Вы будете смеяться, но титул графского конюха — это титул. Пусть в среде простолюдинов, но конюху другого общества и не надо. И нос он дерет перед крестьянами или подёнщиками как цельный герцог перед баронами-голодранцами.

Так что в случае моей безвременной кончины вся эта камарилья снова окажется никем, не у дел и без жалованья. Слава мне! Погодите, а где начальник охраны⁈ Этот бездельник мало того, что меня чуть не профукал, так еще и шляется где-то! Где он⁈

— Ваше сиятельство, дожидается в холле аудиенции с подарком для вас, боится испортить аппетит, не решается войти, — докладывает оруженосец из-за правого плеча.

— Что за новости такие! Мне испортить аппетит? Да еще подарком? Уже любопытно — давайте его сюда!

— Шевалье Доркин с подарком для его сиятельства! — Орет он, чуть не оглушив меня. Мажордома что ли завести для таких ситуаций? Не, погожу пока, ему жалованье платить и одёжу шить пафосную придется, а я себе на «Москвич» коплю. Тьфу, дурак! Какой «Москвич»? Откуда такие странные мысли лезут?

Угу, Доркин заходит посеревший, с запавшими глазами и щеками, но одновременно довольный и трусящий перед моими очами. Как у него получилось состроить такую гримасу, чтоб сразу на лице поместилось «виноват, обделался» и «вона я какой!» Тащит за собой что-то голое, грязное и смутно знакомое, да еще в подарочной упаковке из железной цепи и колодок.

— Да ладно! Да не верю! Правда, что ли⁈ Гиём, солнышко моё, не узнал вас в этом костюме!

Наёмник стоял скособочившись, рот ощерен из-за палки, вставленной в зубы, бок слегка кровит — короче отлично выглядит мой помощник по тайным операциям. Прямо глаз радует.

— Доркин, прощен! На будущее имей в виду, что так бывает. Думай, как сделать, чтоб не было.

— Слушаюсь, ваше сиятельство! Большое спасибо, ваше сиятельство, приложу все силы, чтоб больше не подводить.

— Уж приложи, уж послужи. И ты Гиём, ты тоже будешь служить мне. Что глаза вылупил? Не захотел служить верой и правдой, будешь служить учебным материалом. Надо расти в магическом плане, ты поможешь. — Злодей ничего мне не ответил, да я и не нуждался в его репликах, мне это уже не интересно. — Помыть это тело, облачить в рубаху, чтоб мудями не трясло. Ну там, покормите, спать уложите, только не расковывайте его пока. У меня на него планы, живой нужен.

Казначей смотрел, слушал и не мог уловить ни одной эмоции он графа, кроме интереса и предвкушения чего-то. Казалось, что Угнетатель перестал видеть в нём живого человека. А к предметам неодушевленным обычно не испытывают сильных эмоций. Жалости тоже, равно как и ненависти. Так что Казначей не стал бы просить о милости, даже если бы у него была такая возможность.

Снежану похоронили, пока я был без памяти. Так что в моей памяти она осталась живой, цветущей и счастливой, насколько может быть счастлива простолюдинка, служащая на хорошем месте. Наверное, мне так было легче, не знаю. Множество смертей, виденных мной, убитые моею собственной рукою люди без числа… сердце должно ожесточиться, привыкнуть к такому. Только теория не работает, мне очень хреново именно после смерти моей верной подруги. Готовься, Гиём, тебя ждет целая череда маго-биологических экспериментов.